КАК Я
ВЫУЧИЛСЯ ЕЗДИТЬ ВЕРХОМ
(Рассказ
барина)
Когда жили в городе, мы
каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и
играли с братьями. Один раз батюшка сказал: «Надо старшим детям учиться ездить
верхом. Послать их в манеж». Я был меньше всех братьев и спросил: «А мне можно
учиться?» Батюшка сказал: «Ты упадешь». Я стал просить его, чтоб меня тоже
учили, и чуть не заплакал. Батюшка сказал: «Ну, хорошо, и тебя тоже. Только
смотри: не плачь, когда упадешь. Кто ни разу не упадет с лошади, не выучится
верхом ездить».
Когда пришла середа, нас
троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли
на маленькое крылечко. А под крылечком была очень большая комната. В комнате
вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие
же мальчики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло
лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей, и лошади стучат
копытами о деревянные стены. Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть.
Потом наш дядька позвал берейтора и сказал: «Вот этим мальчикам дайте лошадей,
они будут учиться ездить верхом». Берейтор сказал: «Хорошо».
Потом он посмотрел на меня и
сказал: «Этот мал очень». А дядька сказал: «Он обещает не плакать, когда
упадет». Берейтор засмеялся и ушел.
Потом привели трех
оседланных лошадей; мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор
держал лошадь за корду 1 , а братья ездили кругом него.
Сначала они ездили шагом,
потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у нее был
обрезан. Ее звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне: «Ну, кавалер,
садитесь». Я и радовался, и боялся, и старался так сделать, чтоб никто этого не
заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал: «Не тяжел барин,— фунта два, больше не будет».
Он сначала держал меня за руку; но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал: «А не боитесь?» Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик все поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится. Берейтор сказал: «Ну, смотрите ж, не падайте!» — и пустил меня. Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться. Берейтор меня спросил: «Ну, что, утвердились?» Я ему сказал: «Утвердился». — «Ну, теперь рысцой!» — и берейтор защелкал языком.
Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я все молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил: «Ай да кавалер, хорошо!» Я был очень этому рад.
В это время к берейтору подошел его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, чтоб он остановил, но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Берейтор не смотрел на меня. Червончик все бежал рысью, и я еще больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он все разговаривал с своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал: «Молодец, кавалер!» Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было. Червончик тряхнул меня еще раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал: «Вот-те на! свалился кавалер мой»,— и подошел ко мне. Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал: «Детское тело мягкое». А мне хотелось плакать. Я попросил, чтобы меня опять посадили, и меня посадили. И я уж больше не падал.
Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.
1 Корда — веревка, для того чтобы по кругу гонять
лошадей. (Примеч. Л. Н. Толстого.)
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Как я выучился ездить верхом
Рассказ барина
Когда жили в городе, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал:
– Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж.
Я был меньше всех братьев и спросил:
– А мне можно учиться?
Батюшка сказал:
– Ты упадёшь.
Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал.
Батюшка сказал:
– Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри: не плачь, когда упадёшь. Кто ни разу не упадёт с лошади, не выучится верхом ездить.
Когда пришла середа, нас троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли на маленькое крылечко. А под крылечком была очень большая комната. В комнате вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие же мальчики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей, и лошади стучат копытами о деревянные стены.
Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть. Потом наш дядька позвал берейтора и сказал:
– Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом.
Берейтор сказал:
– Хорошо.
Потом он посмотрел на меня и сказал:
– Этот мал очень.
А дядька сказал:
– Он обещает не плакать, когда упадёт.
Берейтор засмеялся и ушёл.
Потом привели трёх осёдланных лошадей; мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду, а братья ездили кругом него.
Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у неё был обрезан. Её звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне:
– Ну, кавалер, садитесь.
Я и радовался, и боялся, и старался так сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал:
– Не тяжёл барин – фунта два, больше не будет.
Он сначала держал меня за руку; но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал:
– А не боитесь?
Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик всё поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится.
Берейтор сказал:
– Ну, смотрите ж, не падайте! – и пустил меня.
Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться.
Берейтор меня спросил:
– Ну, что, утвердились?
Я ему сказал:
– Утвердился.
– Ну, теперь рысцой! – и берейтор защёлкал языком.
Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я всё молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил:
– Ай да кавалер, хорошо!
Я был очень этому рад.
В это время к берейтору подошёл его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, чтоб он остановил, но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Берейтор не смотрел на меня. Червончик всё бежал рысью, и я ещё больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он всё разговаривал со своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал:
– Молодец, кавалер!
Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было.
Червончик тряхнул меня ещё раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал:
– Вот-те на! Свалился кавалер мой, – и подошёл ко мне.
Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал:
– Детское тело мягкое.
А мне хотелось плакать.
Я попросил, чтобы меня опять посадили, и меня посадили. И я уж больше не падал.
Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.
Как мальчик рассказывал о том, как он перестал бояться слепых нищих
Когда я был маленький, меня пугали слепыми нищими, и я боялся их.
Один раз я пришёл домой, а на крыльце сидело двое слепых нищих. Я не знал, что мне делать; я боялся бежать назад и боялся пройти мимо них: я думал, что они схватят меня.
Вдруг один из них (у него были белые, как молоко, глаза) поднялся, взял меня за руку и сказал:
– Паренёк! Что же милостыньку?
Я вырвался от него и прибежал к матери. Она выслала со мною денег и хлеба.
Нищие обрадовались хлебу, стали креститься и есть. Потом нищий с белыми глазами сказал:
– Хлеб твой хороший – спаси Бог.
И он опять взял меня за руку и ощупал её.
Мне его стало жалко, и с тех пор я перестал бояться слепых нищих.
Подкидыш
У бедной женщины была дочь Маша. Маша утром пошла за водой и увидала, что у двери лежит что-то завёрнутое в тряпки. Маша поставила вёдра и развернула тряпки. Когда она тронула тряпки, из них закричало что-то: уа! уа! уа! Маша нагнулась и увидала, что это был маленький красный ребёночек. Он громко кричал: уа! уа! Маша взяла его в руки и понесла в дом, и стала с ложки поить молоком.
Мать сказала:
– Что ты принесла?
Маша сказала:
– Ребёночка, я нашла у нашей двери.
Мать сказала:
– Мы и так бедны, где нам кормить ещё ребёнка; я пойду к начальнику и скажу, чтоб его взяли.
Маша заплакала и сказала:
– Матушка, он не много будет есть, оставь его. Посмотри, какие у него красненькие сморщенные ручки и пальчики.
Мать посмотрела, ей стало жалко. Она оставила ребёночка.
Маша кормила и пеленала ребёночка, и пела ему песни, когда он ложился спать.
Федотка
Жил в деревне в бедной семье мальчик. Звали его Федотка. Вырос мальчик и послал его отец к старшему брату в город на заработки по кровельному делу. Приехал Федотка к старшему, стал учиться работать. И не успел научиться порядком, как старший брат заболтался, бросил работу и пропал куда-то. Остался Федотка один, и заманили его к себе дурные люди, и научили его пить вино и воровать. Малый он был ловкий, понятливый и сильный.
Прожил он с ворами три года и стал у них первым коноводом. Жил он так год и два, воровал и пьянствовал. Но пришло время, попался он. Его судили и посадили в тюрьму на полтора года. В тюрьме ему было жить хорошо, пока были деньги, но когда вышли все деньги, он подговорил товарищей двух и с ними подкопался и убежал из тюрьмы.
И стал жить Федот опять по-прежнему. Воровал он и в городах вещи, и деньги из домов, и всё ему удавалось. И прожил он так лет 10. Но пришло время, и его же товарищ донёс на него; его схватили, и опять судили, и приговорили в Сибирь. По дороге в Сибирь он опять бежал и тут, в Сибири, сошёлся с таким же, как он, молодцом и стал уже не только воровать, но и грабить.
Уже было ему лет за пятьдесят, когда случилось ему с товарищами забраться ночью к богатому старику сибиряку. Зашли они в горницу, связали старика, и рот ему завязали, и стали хозяйничать, а старуха услыхала, выскочила в сени и стала кричать. Ухватил её Федот за руку и втащил в избу. Она ещё пуще кричит. Того и гляди, из другой горницы народ услышит.
Рассерчал он на неё и ударил топором по голове.
Крикнула она:
– Что ты сделал, злодей? – и упала на спину.
Обобрали они всё, что было хорошего в доме, – и деньги из сундука, – и уехали в свой притон на конце города. Разделили они добычу и стали пить. Но сколько ни пил Федот, не мог он забыть старухи, как она ахнула и сказала: «Что ты, злодей, сделал?» И так день и ночь представлялась она ему и не давала покоя. Товарищи его заснули, а у него ни в одном глазе сна не было.
И вышел он на заре из дома и пошёл в поле. Дело было летом. И сел он на пригорке, и стал он вспоминать всю свою прежнюю жизнь, и проснулся в нём дух Божий, и возненавидел он своё тело и все дела свои, и стал думать о том, что умрёт он так же, как и та старуха, что он убил, и вспомнил он в первый раз о Боге, и стало ему скучно, и не знал он, что ему делать.
И день и ночь просидел он в поле, а на другое утро пошёл в город и заявил начальству, что он вор и убийца, чтобы его вязали и вели в острог. И признался он во всех делах своих и засудили его на каторгу в Сибирь. И чем телу его тяжелее было, тем легче ему на душе было. И прожил он в Сибири 10 лет, и стал другим человеком.
Солдаткино житьё
Рассказ мужика
Мы жили бедно на краю деревни. Была у меня мать, нянька (старшая сестра) и бабушка. Бабушка ходила в старом чупруне и худенькой панёве, а голову завязывала какой-то ветошкой, и под горлом у ней висел мешочек. Бабушка любила и жалела меня больше матери. Отец мой был в солдатах. Говорили про него, что он много пил и за то его отдали в солдаты. Я как сквозь сон помню, он приходил к нам на побывку. Изба наша была тесная и подпёртая в середине рогулиной, и я помню, как я лазил на эту подпорку, оборвался и разбил себе лоб об лавку. И до сих пор метина эта осталась у меня на лбу.
В избе были два маленькие окна, и одно всегда было заткнуто ветошкой. Двор наш был тесный и раскрытый. В середине стояло старое корыто. На дворе была только одна старая кособокая лошадёнка; коровы у нас не было, были две плохонькие овчонки и один ягнёнок. Я всегда спал с этим ягнёнком. Ели мы хлеб с водою. Работать у нас было некому; мать моя всегда жаловалась от живота, а бабушка – от головы и всегда была около печки. Работала только одна моя нянька, и то в свою долю, а не в семью, покупала себе наряды и собиралась замуж.
Помню я, мать стала больнее, и потом родился у ней мальчик. Мамушку положили в сени. Бабушка заняла у соседа крупиц и послала дядю Нефёда за попом. А сестра пошла собирать народ на крестины.
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тётка Акулина с мальчиком. Стали молиться. Потом вынули мальчика, и священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал:
– Дай мальчика сюда!
Но бабушка рассердилась на меня и сказала:
– Молчи, а то побью.
Священник окунул его три раза и отдал тётке Акулине. Тётка завернула его в миткаль и отнесла к матери в сени.
Потом все сели за столы, бабушка наложила каши две чашки, налила постное масло и подала народу. Когда все наелись, вылезли из-за столов, поблагодарили бабушку и ушли.
Я пошёл к матери и говорю:
– Ма, как его зовут?
Мать говорит:
– Так же, как тебя.
Мальчик был худой; ножки, ручки у него были тоненькие, и он всё кричал. Когда ни проснешься ночью, он всё кричит, а мамушка всё баюкает, припевает. Сама кряхтит, а всё поёт.
Один раз ночью я проснулся и слышу – мать плачет. Бабушка встала и говорит:
– Что ты, Христос с тобой!
Мать говорит:
– Мальчик помер.
Бабушка зажгла огонь, обмыла мальчика, надела чистую рубашечку, подпоясала и положила под святые. Когда рассвело, бабушка вышла из избы и привела дядю Нефёда. Дядя принёс две старенькие тесинки и стал делать гробик. Сделал маленькое домовище и положил мальчика туда. Потом мать села к гробику и тонким голосом стала причитать и завыла. Потом дядя Нефёд взял гробик под мышку и понёс хоронить.
Только у нас и было радости, как мы няньку отдавали замуж. Приехали к нам раз мужики и принесли с собой ковригу хлеба и вина. И стали подносить своё вино матери. Мать выпила. Дядя Иван отрезал ломоть хлеба и подал ей. Я стоял подле стола, и мне захотелось хлебушка. Я нагнул мать и сказал ей на ухо. Мать засмеялась, а дядя Иван говорит:
– Что он, хлебца? – и отрезал мне большой ломоть.
Я взял хлеб и ушёл в чулан. А нянька сидела в чулане. Она стала меня спрашивать:
– Что там мужики говорят?
Я сказал:
– Вино пьют.
Она засмеялась и говорит:
– Это они меня сватают за Кондрашку.
Потом собрались играть свадьбу. Все встали рано. Бабушка топила печку, мать месила пироги, а тётка Акулина мыла говядину.
Нянька нарядилась в новые коты, надела сарафан красный и платок хороший и ничего не делала. Потом, когда истопили избу, мать тоже нарядилась, и пришло к нам много народу – полная изба.
Потом подъехали к нашему двору три пары с колоколами. И на задней паре сидел жених Кондрашка в новом кафтане и в высокой шапке. Жених слез с телеги и пошёл в избу. Надели на няньку новую шубу и вывели её к жениху. Посадили жениха с невестой за стол, и бабы стали их величать. Потом вылезли из-за стола, помолились Богу и вышли на двор. Кондрашка посадил няньку в телегу, а сам сел в другую. Все посажались в телеги, перекрестились и поехали. Я вернулся в избу и сел к окну ждать, когда свадьба вернётся. Мать дала мне кусочек хлебца; я поел, да тут и заснул. Потом меня разбудила мать, говорит:
– Едут! – дала мне скалку и велела сесть за стол.
Кондрашка с нянькой вошли в избу и за ними много народа, больше прежнего. И на улице был народ, и все смотрели к нам в окна. Дядя Герасим был дружкою; он подошёл ко мне и говорит:
– Вылезай.
Я испугался и хотел лезть, а бабушка говорит:
– Ты покажи скалку и скажи: а это что?
Я так и сделал. Дядя Герасим положил денег в стакан и налил вина и подал мне. Я взял стакан и подал бабушке. Тогда мы вылезли, а они сели.
Потом стали подносить вино, студень, говядину; стали петь песни и плясать. Дяде Герасиму поднесли вина, он выпил немного и говорит:
– Что-то вино горько.
Тогда нянька взяла Кондрашку за уши и стала его целовать. Долго играли песни и плясали, а потом все ушли, и Кондрашка повёл няньку к себе домой.
После этого мы стали ещё беднее жить. Продали лошадь и последних овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла. Помню я, как матушка по ней выла и причитала:
– Уже родимая моя матушка! На кого ты меня оставила, горькую, горемычную? На кого покинула свое дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?
И так она долго плакала и причитала.
Один раз пошёл я с ребятами на большую дорогу лошадей стеречь и вижу – идёт солдат с сумочкой за плечами. Он подошёл к ребятам и говорит:
– Вы из какой деревни, ребята?
Мы говорим:
– Из Никольского.
– А что, живёт у вас солдатка Матрёна?
А я говорю:
– Жива, она мне матушка.
Солдат поглядел на меня и говорит:
– А отца своего видал?
Я говорю:
– Он в солдатах, не видал.
Солдат и говорит:
– Ну, пойдём, проводи меня к Матрёне, я ей письмо от отца привёз.
Я говорю:
– Какое письмо?
А он говорит:
– Вот пойдём, увидишь.
– Ну, что ж, пойдём.
Солдат пошёл со мной, да так скоро, что я бегом за ним не поспевал. Вот пришли мы в свой дом. Солдат помолился Богу и говорит:
– Здравствуйте! – Потом разделся, сел на конник и стал оглядывать избу и говорит: – Что ж, у вас семьи только-то?
Мать оробела и ничего не говорит, только смотрит на солдата. Он и говорит:
– Где ж матушка? – а сам заплакал.
Тут мать подбежала к отцу и стала его целовать. И я тоже взлез к нему на колени и стал его обшаривать руками. А он перестал плакать и стал смеяться.
Потом пришёл народ, и отец со всеми здоровался и рассказывал, что он теперь совсем по билету вышел.
Как пригнали скотину, пришла и нянька и поцеловалась с отцом. А отец и говорит:
– Это чья же молодая бабочка?
А мать засмеялась и говорит:
– Свою дочь не узнал.
Отец позвал её ещё к себе и поцеловал и спрашивал, как она живёт. Потом мать ушла варить яичницу, а няньку послала за вином. Нянька принесла штофчик, заткнутый бумажкой, и поставила на стол. Отец и говорит:
– Это что?
А мать говорит:
– Тебе вина.
А он говорит:
– Нет уж, пятый год не пью; а вот яичницу подавай!
Он помолился Богу, сел за стол и стал есть. Потом он говорит:
– Кабы я не бросил пить, я бы и унтер-офицером не был, и домой бы ничего не принёс, а теперь слава Богу.
Он достал в сумке кошель с деньгами и отдал матери. Мать обрадовалась, заторопилась и понесла хоронить.
Потом, когда все разошлись, отец лёг спать на задней лавке и меня положил с собой, а мать легла у нас в ногах. И долго они разговаривали, почти до полуночи. Потом я уснул.
Поутру мать говорит:
– Ох, дров-то нет у меня!
А отец говорит:
– Топор есть?
– Есть, да щербатый, плохой.
Отец обулся, взял топор и вышел на двор. Я побежал за ним.
Отец сдёрнул с крыши жердь, положил на колоду, взмахнул топором, живо перерубил и принёс в избу и говорит:
– Ну, вот тебе и дрова, топи печь; а я нынче пойду – приищу купить избу да лесу на двор. Корову также купить надо.
Мать говорит:
– Ох, денег много на всё надо.
А отец говорит:
– А работать будем. Вон мужик-то растёт! – Отец показал на меня.
Вот отец помолился Богу, поел хлебца, оделся и говорит матери:
– А есть яички свежие, так испеки в золе к обеду. – И пошёл со двора.
Отец долго не ворочался. Я стал проситься у матери за отцом. Она не пускала. Я хотел уйти, а мать не пустила меня и побила. Я сел на печку и стал плакать. Тут отец вошёл в избу и говорит:
– О чём плачешь?
Я говорю:
– Я хотел за тобой бечь, а мать меня не пустила, да ещё побила, – и ещё пуще заплакал.
Отец засмеялся, подошёл к матери и стал её бить нарочно, а сам приговаривал:
– Не бей Федьку, не бей Федьку!
Мать нарочно будто заплакала, отец засмеялся и говорит:
– Вот вы с Федькой какие на слёзы слабые, сейчас и плакать.
Потом отец сел за стол, посадил меня с собой рядом и закричал:
– Ну, теперь давай нам, мать, с Федюшкой обедать: мы есть хотим.
Мать дала нам каши и яиц, и мы стали есть. А мать говорит:
– Ну, что же, – иструб ?
А отец говорит:
– Купил: восемьдесят целковых, липовый, белый, как стекло. Вот дай срок, мужикам купим винца, они мне и свезут воскресным делом.
С тех пор мы стали хорошо жить…
Медведь на повозке
Поводырь с медведем подошёл к кабаку, привязал медведя к воротам, а сам вошёл в кабак выпить. Ямщик на тройке подъехал к кабаку, закрутил коренную и тоже вошёл в кабак. А в телеге у ямщика были калачи.
Медведь учуял в повозке калачи, отвязался, подошёл к повозке, влез и стал шарить в сене. Лошади оглянулись и шаркнули от кабака по дороге. Медведь ухватился лапами за грядки и не знает, как ему быть. А лошади что дальше, то пуще разгораются. Медведь держится передними лапами за грядки и только голову поворачивает то на ту сторону, то на другую. А лошади оглянутся-оглянутся – ещё шибче катят по дороге, под гору, на гору… Проезжие не успевают постораниваться.
Катит тройка вся в мыле, на телеге сидит медведь, держится за грядки да по сторонам оглядывается. Видит медведь, что дело плохо – убьют его лошади; начал он реветь. Ещё пуще лошади понеслись. Скакали-скакали, прискакали домой в деревню.
Все смотрят, что такое скачет? Уткнулись лошади в свой двор, в ворота. Хозяйка глядит, что такое? Не путём прискакал хозяин – видно, пьян. Выходит на двор, а с телеги не хозяин – медведь лезет. Соскочил медведь, да в поле, да в лес.
Два купца
Один бедный купец уезжал в дорогу и отдал весь свой железный товар под сохранение богатому купцу. Когда он вернулся, он пришёл к богатому купцу и попросил назад своё железо.
Богатый купец продал весь железный товар и, чтобы отговориться чем-нибудь, сказал:
– С твоим железом несчастье случилось.
– Да я его сложил в хлебный амбар. А там мышей пропасть. Они всё железо источили. Я сам видел, как они грызли. Если не веришь – поди посмотри.
Бедный купец не стал спорить. Он сказал:
– Чего смотреть. Я и так верю. Я знаю, мыши всегда железо грызут. Прощай.
И бедный купец ушёл.
На улице он увидал, играет мальчик – сын богатого купца. Бедный купец приласкал мальчика, взял на руки и унёс к себе.
На другой день богатый купец встречает бедного и рассказывает своё горе, что у него сын пропал, и спрашивает:
– Не видал ли, не слыхал ли?
Бедный купец и говорит:
– Как же, видел. Только стал я вчера от тебя выходить, вижу: ястреб налетел прямо на твоего мальчика, схватил и унёс.
Богатый купец рассердился и говорит:
– Стыдно тебе надо мной смеяться. Разве статочное дело, чтоб ястреб мог мальчика унесть?
– Нет, я не смеюсь. Что ж удивительного, что ястреб мальчика унёс, когда мыши сто пудов железа съели. Всё бывает.
Тогда богатый купец понял и говорит:
– Мыши не съели твоего железа, а я его продал и вдвое тебе заплачу.
– А если так, то и ястреб сына твоего не уносил, и я его тебе отдам.
Галчонок
Пустынник увидал раз в лесу сокола. Сокол принёс в гнездо кусок мяса, разорвал мясо на маленькие куски и стал кормить галчонка.
Пустынник удивился, как так сокол кормит галчонка, и подумал: «Галчонок, и тот у Бога не пропадёт, и научил же Бог этого сокола кормить чужого сироту. Видно, Бог всех тварей кормит, а мы всё о себе думаем. Перестану я о себе заботиться, не буду себе припасать пищи. Бог всех тварей не оставляет, и меня не оставит».
Так и сделал: сел в лесу и не вставал с места, а только молился Богу. Три дня и три ночи он пробыл без питья и еды. На третий день пустынник так ослабел, что уж не мог поднять руки. От слабости он заснул. И приснился ему старец. Старец будто подошёл к нему и говорит:
– Ты зачем себе пищи не припасаешь? Ты думаешь Богу угодить, а ты грешишь. Бог так мир устроил, чтоб каждая тварь добывала себе нужное. Бог велел соколу кормить галчонка, потому что галчонок пропал бы без сокола; а ты можешь сам работать. Ты хочешь испытывать Бога, а это грех. Проснись и работай по-прежнему.
Пустынник проснулся и стал жить по-прежнему.
Когда я был маленький, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал:
– Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж.
Я был меньше всех братьев и спросил:
– А мне можно учиться?
Батюшка сказал:
– Ты упадешь.
Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал.
Батюшка сказал:
– Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри не плачь, когда упадешь. Кто ни разу не упадет с лошади, не выучиться верхом ездить.
Когда пришла
Середа, нас троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли на маленькое крылечко. А под крылечком была очень большая комната. В комнате вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие же мальчики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей и лошади стучат копытами о деревянные стены. Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть. Потом наш дядька [крепостной, приставленный для ухода и надзора за мальчиком. В помещичьих семьях мальчики лет с пяти-шести переходили от няньки к дядьке.] позвал берейтора [обучающий верховой езде и выезжающий верховых лошадей.] и сказал:
– Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом.
Берейтор сказал:
– Хорошо.
Потом он посмотрел на меня и сказал:
– Этот мал очень.
А дядька сказал:
– Он обещает не плакать, когда упадет.
Берейтор засмеялся и ушел.
Потом привели трех оседланных лошадей: мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду,[веревка для того, чтобы по кругу гонять лошадей.] а братья ездили кругом него.
Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у нее был обрезан. Ее звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне:
– Ну, кавалер, садитесь.
Я и радовался, и боялся, и старался сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал:
– Не тяжел барин, – унта два, больше не будет.
Он сначала держал меня за руку, но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал:
– А не боитесь?
Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик все поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится. Берейтор сказал:
– Ну, смотрите ж, не падайте! – и пустил меня.
Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться.
Берейтор меня спросил:
– Ну, что, утвердились?
Я ему сказал:
– Утвердился.
– Ну, теперь рысцой! – и берейтор защелкал языком.
Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я все молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил:
– Ай да кавалер, хорошо!
Я был этому очень рад.
В это время к берейтору подошел его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок с седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, что он остановил; но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Червончик все бежал рысью, и я еще больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он все разговаривал с своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал:
– Молодец, кавалер!
Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было. Червончик тряхнул меня еще раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал:
– Вот-те на! Свалился кавалер мой, – и подошел ко мне.
Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал:
– Детское тело мягкое.
А мне хотелось плакать. Я попросил, чтобы меня опять посадили; и меня посадили. И я уже больше не падал.
Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.
Сказки для детей:
- Раз я стоял на дворе и смотрел на гнездо ласточек под крышей. Обе ласточки при мне улетели, и гнездо осталось […]...
- Когда я был маленький, меня послали в лес за грибами. Я дошел до лесу, набрал грибов и хотел идти домой. […]...
- Один царь строил себе дворец и перед дворцом сделал сад. Но на самом въезде в сад стояла избушка, и жил […]...
- Один алжирский царь Бауакас захотел сам узнать, правду ли ему говорили, что в одном из его городов есть праведный судья, […]...
- Бежала лисица по лесу, увидала на дереве тетерева и говорит ему: “Терентий, Терентий! Я в городе была”. – “Бу-бу-бу, бу-бу-бу! […]...
- В одном месте ударила молонья в дерево и зажгла – стал огонь. В другом месте люди сложили стог сена сырого, […]...
- Старый дуб уронил с себя желудь под куст орешника. Орешник сказал дубу: – Разве мало простора под твоими сучьями? Ты […]...
- Поехал я раз зимою в лес за деревами. Срубил три дерева, обрубил сучья, обтесал, смотрю – уж поздно, надо домой […]...
- Сокол привык к хозяину и ходил на руку, когда его кликали; петух бегал от хозяина и кричал, когда к нему […]...
- Две девочки шли домой с грибами. Им надо было переходить через железную дорогу. Они думали, что машина далеко, влезли на […]...
- Из родников, ключей и болот вода течет в ручьи, из ручьев в речки, из речек в большие реки, а из […]...
- Пустынник увидал раз в лесу сокола. Сокол принес в гнездо кусок мяса, разорвал мясо на маленькие куски и стал кормить […]...
- Пошли два мужика в лес за деревом. У одного был топор, а у другого пила. Вот они выбрали дерево и […]...
- I Отчего паук иногда делает частую паутину и сидит в самой середине гнезда, а иногда выходит из гнезда и выводит […]...
- Один царь был болен и сказал: – Половину царства отдам тому, кто меня вылечит. Тогда собрались все мудрецы и стали […]...
- Пришла важная мышь из города к простой мыши. Простая мышь жила в поле и дала своей гостье, что было, гороха […]...
- Комар прилетел ко льву и говорит: – Ты думаешь, в тебе силы больше моего? Как бы не так! Какая в […]...
- Был русский князь Олег. Он призвал к себе волхвов и спросил у них: какая его жизнь будет и какая смерть? […]...
- Теленок скакал по закуте и выучился делать круги и повороты. Когда пришла зима, теленка выпустили с другою скотиною на лед […]...
У одного индийца был слон. Хозяин дурно кормил его и заставлял много работать. Один раз слон рассердился и наступил ногою на своего хозяина. Индиец умер. Тогда жена индийца заплакала, принесла своих детей к слону и бросила их слону под ноги. Она сказала:
Слон! Ты убил отца, убей и их.
Слон посмотрел на детей, взял хоботом старшего, потихоньку поднял и посадил себе не шею. И слон стал слушаться этого мальчика и работать для него.
Как я выучился ездит верхом (Рассказ барина)
Когда я был маленький, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал:
Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж.
Я был меньше всех братьев и спросил:
А мне можно учиться?
Батюшка сказал:
Ты упадешь.
Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал.
Батюшка сказал:
Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри не плачь, когда упадешь. Кто ни разу не упадет с лошади, не выучиться верхом ездить.
Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом.
Берейтор сказал:
Потом он посмотрел на меня и сказал:
Этот мал очень.
А дядька сказал:
Он обещает не плакать, когда упадет.
Берейтор засмеялся и ушел.
Потом привели трех оседланных лошадей: мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду, а братья ездили кругом него.
Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у нее был обрезан. Ее звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне:
Ну, кавалер, садитесь.
Я и радовался, и боялся, и старался сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал:
Не тяжел барин, - унта два, больше не будет.
Он сначала держал меня за руку, но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал:
А не боитесь?
Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик все поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится. Берейтор сказал:
Ну, смотрите ж, не падайте! - и пустил меня.
Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться.
Берейтор меня спросил:
Ну, что, утвердились?
Я ему сказал:
Утвердился.
Ну, теперь рысцой! - и берейтор защелкал языком.
Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я все молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил:
Ай да кавалер, хорошо!
Я был этому очень рад.
В это время к берейтору подошел его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок с седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, что он остановил; но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Червончик все бежал рысью, и я еще больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он все разговаривал с своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал:
Молодец, кавалер!
Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было. Червончик тряхнул меня еще раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал:
Вот-те на! Свалился кавалер мой, - и подошел ко мне.
Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал:
Детское тело мягкое.
А мне хотелось плакать. Я попросил, чтобы меня опять посадили; и меня посадили. И я уже больше не падал.
Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.
Когда жили в городе, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал: «Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж». Я был меньше всех братьев и спросил: «А мне можно учиться?» Батюшка сказал: «Ты упадешь». Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал. Батюшка сказал: «Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри: не плачь, когда упадешь. Кто ни разу не упадет с лошади, не выучится верхом ездить».
Когда пришла середа, нас троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли на маленькое крылечко. А под крылечком была очень большая комната. В комнате вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие же мальчики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей, и лошади стучат копытами о деревянные стены. Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть. Потом наш дядька позвал берейтора и сказал: «Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом». Берейтор сказал: «Хорошо».
Потом он посмотрел на меня и сказал: «Этот мал очень». А дядька сказал: «Он обещает не плакать, когда упадет». Берейтор засмеялся и ушел.
Потом привели трех оседланных лошадей; мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду , а братья ездили кругом него.
Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у нее был обрезан. Ее звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне: «Ну, кавалер, садитесь». Я и радовался, и боялся, и старался так сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал: «Не тяжел барин, – фунта два, больше не будет».
Он сначала держал меня за руку; но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал: «А не боитесь?» Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик все поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится. Берейтор сказал: «Ну, смотрите ж, не падайте!» – и пустил меня. Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться. Берейтор меня спросил: «Ну, что, утвердились?» Я ему сказал: «Утвердился». – «Ну, теперь рысцой!» – и берейтор защелкал языком.
Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я все молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил: «Ай да кавалер, хорошо!» Я был очень этому рад.
В это время к берейтору подошел его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, чтоб он остановил, но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Берейтор не смотрел на меня. Червончик все бежал рысью, и я еще больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он все разговаривал с своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал: «Молодец, кавалер!» Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было. Червончик тряхнул меня еще раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал: «Вот?те на! свалился кавалер мой», – и подошел ко мне. Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал: «Детское тело мягкое». А мне хотелось плакать. Я попросил, чтобы меня опять посадили, и меня посадили. И я уж больше не падал.
Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.
Корда – веревка, для того чтобы по кругу гонять лошадей. (Примеч. Л. Н. Толстого.)